Как понятно, в теории эволюции разными исследователями выдвигались и рассматривались самые различные предпосылки и происшествия происхождения видов в животном мире и их генезиса, в главном основанные на концепциях изменчивости, мутационных законов, наследственности и эволюционного приспособления организмов к окружающей среде обитания.

Факт же поочередного усложнения нервной системы животного ряда сам по для себя подталкивает к мысли, что биосфера и человек подвержены некоторым спонтанным импульсам самой эволюции, которые не зависят от наружной среды. Пока нет конечной научной концепции, объясняющей это улучшение, еще требуется и своя история, и теория вопроса. Вернадский же высказывал предположение, что революционная изменчивость в морфологии живых созданий находится в зависимости от критичных периодов геологической истории планетки, импульсы которой выходят далековато за границы фактически земных явлений. Интенсивность процесса, по его воззрению, может заключаться в пока совсем не исследованном, а поэтому не понятном нам, галлактическом воздействии.

Любопытно, что конкретно посреди геологов в первый раз появилось и научно выраженное представление о значении человека и его деятельности в оптимальном преобразовании Земли. Сама неувязка биосфера и человек конкретно благодаря их активному труду стала неувязкой поистине научного нрава. К примеру, южноамериканский исследователь Чарлз Шуберт и российский ученый Алексей Петрович Павлов, независимо, пришли к выводу о необходимости выделения эры возникновения человека на Земле в особую геологическую эру. Павлов отдал ей заглавие антропогенной, Шуберт – психозойской. Сам академик Вернадский указывал, что еще основоположник гляциологии Ж. Л. Агасси в девятнадцатом веке писал об эпохе человека, а до него, в XVIII веке, Бюффон — о «королевстве» человека.

Да и в истории философской мысли, за длительное время ранее, Вернадский лицезреет мысли, связанные с осмыслением места и роли жизни во Вселенной. Он также их связывает с мыслями о живом веществе. Довольно вспомнить в связи с этой темой 2-ух восхитительных мыслителей XVIII века, которые за длительное время до Дарвина и Дана были движимы в собственных рассуждениях о сути человека и его месте в природе глубокими эволюционными мыслями. Одним из этих мыслителей был Александр Николаевич Радищев, который в работе «О человеке, его смертности и бессмертии» писал, что человек — верхняя ступень бесконечного процесса совершенствования природы, а воздействие деятельности человека на биосферу беспредельно, так как это воздействие носит творческий нрав. Это свойство само по себе содействует преодолению физического несовершенства и выступает в некий мере компенсаторным фактором, определяющим место человека в биосфере.

Другим таким ученым был германский просветитель Гердер, который в труде «Идеи к философии истории», утверждал, что дальше всех в достижении собственного предназначения в мироздании из всех созданий, живущих на Земле, находится конкретно человек. Объективность его предстоящего развития исходит для Гердера и Радищева от той силы, которая определяет становление мира, обретение им собственных жизнеформ. 

Эта же неувязка — биосфера и человек, как мечта предшественников, звучит в трудах В. И. Вернадского по-иному, рационалистично и доказательно. Отвергая утопизм неких взглядов, но сохраняя эволюционную логику, он утверждает беспристрастную направленность развития живого, которая не может ограничиться возникновением человека в сегодняшней, очень пока неидеальной среде обитания.

Идея о том, что биосфера и человек представляют собой только эмпирическое обобщение эволюционного процесса, открывает большой пласт заморочек для науки, которые ранее числились или уже решенными, или ненаучными. Согласно этой логике, Человек разумный не может являть собой эталон совершенного мыслительного аппарата. Это только некое звено в цепи созданий, которому эволюция уготовала как прошедшее, так и будущее.